Жили-были старик со старухой. И было у них три сына… Старик, правда, не дожил до Великой Отечественной. Дед мой, Цыганов Фёдор Алексеевич, 1880 года рождения, был священником в городе Старый Крым, километрах в двадцати от Феодосии. В 30-х годах прошлого века был репрессирован, сослан в Сибирь и погиб. Бабушку, Цыганову Анастасию Фёдоровну, бывшую «матушку» и учительницу, я знал до моих шести с половиной лет, до её смерти 3 сентября 1952 года. Ей выпала трагическая судьба пережить мужа и двоих из трёх сыновей, из которых до послепобедного отвоёванного мира дожил только один – мой отец, Цыганов Фёдор Фёдорович, родившийся в 1912 году.

Отец вспоминал, что на войне мечтал хоть одним глазком увидеть мирное время. Так и получилось – одним глазком – левым. Правый отняла война.

Вместе с крымским другом, Николаем Ивановичем Чебаненко, добровольцами в один день пришли в райвоенкомат и стали солдатами. В первые недели новобранцев вооружили… ружьями наполеоновских времён с длинными штыками, которые годились только для рукопашного боя. Это в послевоенное время Крым оружием был перенасыщен. Семилетнего меня поразила находка: в качестве колышка плетня двора семьи Чебаненко, где мы гостили летом 1953 года, был использован винтовочный ствол без затвора, и дяде Коле это не виделось чем-то необычным.

Николай Иванович всю войну шоферил и доехал на своей полуторке до Берлина. В декабре 1941 отец служил уже под Москвой в подразделении истребителей танков. Из сохранившейся открытки от 30 декабря 1941 брату, Цыганову Николаю Фёдоровичу в Ташкент:

С братьями отец уже не увиделся, с другом Николаем Чебаненко встретились после войны, когда семьями и переписывались, и встречались. До недавнего времени дочь Николая Ивановича – Татьяна – наезжала в Москву по делам и останавливалась у моего брата Виктора, живущего одиноко и попросторнее, чем я. Брат так и не создал семьи и, может быть, его одиночество в известном смысле – эхо войны.

Великая Отечественная оставила отцу свою отметину не только тремя ранениями и потерей глаза, не только орденом Отечественной войны I степени, медалью «За победу над Германией» и затерявшимся где-то в канцеляриях орденом Славы, но и исковерканной психикой. До конца жизни он не был способен забыть и отодвинуть какие-то моменты фронтовых переживаний.

Через отца война калечила и нашу психику. Но были и просто отцовские воспоминания о фронте. Отец служил в разведбатальоне 3-й Московской Коммунистической дивизии в звании сержанта, был командиром отделения. Рассказывал о том, как во время боя солдат его взвода занял пост наблюдения на сосне, которую вражеская мина подсекла под корень. Ствол начал заваливаться, наклоняясь и медленно опускаясь к земле. Не растерявшийся наблюдатель успел сбежать по наклонному стволу и спрыгнуть на землю невредимым.

Вспоминал и о том, как с большим риском их разведгруппе удалось добыть «языка», и когда немца вели в блиндаж на допрос, один из офицеров, чья семья была расстреляна немцами, вдруг выхватил пистолет и в упор выстрелил «языку» в лоб.

Вспоминал и как возвращался с напарником из немецкого тыла, переночевав в избе, где их приняли как родных. И когда утром уходили, напарник вдруг быстро сунул отцу автомат и побежал к оставленной избе. Отец подумал, что тот решил что-нибудь «прихватить» из имущества крестьян или из еды, и когда попытался задержать друга, тот, поняв, в чём его подозревают, быстро прошептал: «Ты не думай, просто там, на печке – дурочка, мы перемигнулись, она не против. Я быстро…».

Некоторое время отец трудился на картонажном производстве в лечебно-трудовых мастерских на острове в «городке Баумана» в Измайлове, в бывшем имении царя Алексея Михайловича, позднее – богадельне, где доживали свой век воины-инвалиды, и где инвалиды Великой Отечественной войны работали и лечились в исторически хорошо приспособленном для этих целей месте.

Самые светлые послевоенные воспоминания у нас с братом связаны почти исключительно с мамой. Главный её подвиг – не тот, что отмечен медалями «За оборону Москвы» и «Ветеран труда», и не строительство оборонительных укреплений в студёном декабре 1941-го, не изнурительный, иногда по две смены подряд, труд. Основное – не отказалась от жениха, вернувшегося инвалидом, и в кошмаре повседневного быта, когда недели не проходило без его пьяных припадков, держала всю семью на себе. Стирала и шила, только уложив всех спать, работала практически всю свою жизнь, неизвестно, когда спала, и при этом находила для всех и нежное слово, и лишний – в ущерб себе – кусок. Маму на всех работах ценили и уважали. И выйдя на пенсию, продолжала трудиться – уже санитаркой в психоневрологическом диспансере, где наблюдался и лечился отец. А в конце войны ей дали комнату от фабрики «Красная заря» в двухэтажном фабричном бараке через дорогу, куда после госпиталя и получения инвалидности по ранениям переехал отец, и куда перевёз из Крыма нашу бабушку, Анастасию Фёдоровну. В барак, на адрес нашего с братом детства, и поступали к ней сохранившиеся документы о судьбе сыновей.

Со 2 ноября 1941 года по 13 апреля 1944 года бабушка пережила оккупацию. Средний сын её, Константин Фёдорович, 1909 года рождения, тоже оказался в крымской оккупации. По причине детской травмы он не был мобилизован. Но с фашизмом воевал, оказывая помощь партизанам, за что был арестован фашистами и 1 ноября 1943 года в возрасте 34 лет расстрелян немцами в селении «Красный Совхоз» Симферопольского района Крымской республики. Старший сын его Лёсик (Леонид) пережив оккупацию 13-летним мальчишкой, поддался настроению ребячьей вольницы, получившей свободный доступ к оружию. Развлекались, расстреливая в овраге неиспользованные орудийные снаряды, стреляя из винтовки по капсюлям. А однажды, повздорив с бабушкой, Лёсик из немецкого автомата пострелял ей черепицу на крыше.

Из её рассказов об оккупации мне запомнились не ужасы режима и комендантского часа, а то, как изголодавшийся пацан подбирал с земли и тут же съедал кусочки деликатесов из блевотины пьяного немецкого офицера.

Перед войной он учился в военной академии, названия которой я не знаю. На открытке, адресованной ему в Ташкент, и пересланной в Москву нашей бабушке, две аббревиатуры – В.Л.И.М. и БТИФ, 3 курс.

Дядя был конструктором танков серии БТ, прототипов Т-34, ему и его изобретению посвящены материалы в книге серии «Военный Музей», авторы М. Павлов, И. Желтов, И. Павлов, Издательский центр «Экспринт», 2001, «Танки БТ» (страницы 23–25). Дядя был лично знаком с Ворошиловым. Отец рассказывал, что в 1937 году Николай, как сын репрессированного священника, от переживаний за близких на нервной почве потерял волосы. И после того, как Ворошилов заверил его, что он может не опасаться за свою судьбу и судьбы родных, волосы у него восстановились. Речь, понятно, не о причёске, а о том, каким ценным работником был конструктор-изобретатель бронемашин в глазах руководства, если его авторитет и ценность смогли стать бронёй для всей семьи, особенно для членов её, позднее переживших оккупацию. Достаточно вспомнить о судьбе Нины Николаевны Грин, жены писателя А.С. Грина, пережившей оккупацию в том же городе Старом Крыму одновременно с бабушкой, получившей и отбывшей десятилетний срок в сталинских лагерях.

Из ответа на запрос отца о судьбе брата Николая:

«НКО СССР ВОЙСКОВАЯ ЧАСТЬ Полевая почта № 07225 27 марта 45 г. «Вторично сообщаю, что Ваш брат иженер-подполковник ЦЫГАНОВ Николай Федорович, находясь в служебной командировке непосредственно в частях на переднем крае, был тяжело ранен в голову 20 января 1945 г., после чего на самолете был доставлен в организационный пункт Красного Креста город Озеркув /Польша/, где и скончался 24 января 1945 года. Тело инженер-подполковника ЦЫГАНОВА Николая Федоровича похоронено в отдельном гробу на Римско-Католическом кладбище, гор. Озеркув Лодзинского Воеводства /Польша/… Извещение и ордена Отечественной войны высланы на Харьковский Горвоенкомат для вручения семье… П.п. Ст. Пом. Части /Бусленко/ Пом. Нач. Части /Еремеев/».

Пятилетним, будучи на даче детсада в Жаворонках, на прогулке в ближний лес я увидел у дороги в кювете остатки легковой машины. В детском воображении представление о гибели дяди совместилось с образом ржавеющей легковушки, и я с гордостью рассказывал ребятам, что мой дядя погиб на войне именно в этой машине. К сожалению, нужно заметить, что теперешние школьники, а то и студенты, в отношении Великой Отечественной войны, да и других исторических событий, ориентируются не многим лучше меня пятилетнего.

Моим детям такая участь не грозит. У них, задолго до зарождения движения «Бессмертный полк», сложился достаточно грамотный подход к истории и благоговейное, может быть, несколько идеализированное, отношение к поколению дедов и бабушек, их памяти, к событиям отечественной истории, которую в наши дни пытаются переписать и «откорректировать» не только враги зарубежные, но и определённые силы внутри страны. Достаточно вспомнить об учебниках истории, изданных фондом Сороса, в которых Россия названа оккупантом и врагом Украины. Ситуация возвращения Крыма в состав России теми же силами рассматривается как аннексия и оккупация. В нашей семье о Крыме, как и о Великой Отечественной войне, живую правду знают не понаслышке.