***

Слышащий – да услышит.
Видящий – да узрит.
Пишущий – да напишет.
Глаголющий – повторит.

Всяк за своё – ответит.
Каждому – свой черёд.
СЛОВО, если не светит -
Запечатает рот.

Пуля, она – не дура,
А Провиденья рука.
Да здравствует диктатура
Русского языка!

* * *

Петь не умеешь – вой.
Выть не умеешь – молчи.
Не прорастай травой,
Падай звездой в ночи.
Не уходи в запой.
Не проклинай страну.
Пренебрегай толпой.
Не возноси жену.
Помни, что твой кумир –
СЛОВО, но не словцо...
И удивленный мир
Плюнет тебе в лицо.

* * *

Хотел обнять полмира,
Да руки коротки,
Я метил в командиры,
А вышел в штрафники.

Я не плету сонеты
И не хожу в строю,
Заплечных дел поэты
Меня не признают,

А я всё хмурю брови
И лезу напролом…
Поэзия без крови
Зовётся ремеслом.

Машина времени

1

Украинская ночь домашним пахнет хлебом.
Здесь время не идёт, а тянется, как мёд.
На капли молока, пролитые на небо,
Во все глаза глядит ленивый старый кот.

Он по-кошачьи мудр. Он доктор всех наук.
(Его пра-пра-пра-пра… якшался с фараоном).
Он выскользнул, как вьюн, из цепких детских рук
По одному ему лишь ведомым законам.

Он знает, почему туман сползает с кручи,
И то, о чём поют метёлки тростника.
А я у костерка под ивой неплакучей
Никак не разберусь – зачем течёт река?

Динь-динь, динь-динь, динь-динь – проснулся сторожок!
(Похоже, крупный лещ польстился на наживку…)
Удилище – в дугу! Он сам себя подсёк!
Я вывожу его… как кралю, на тропинку.

И вот он – золотой! Наверно, в два кило…
Танцует на песке последний в жизни танец…
Украинская ночь вздыхает тяжело,
И на её щеках – предутренний румянец.

Лизнула сапоги неспешная волна,
И лещ – пошёл, пошёл, качаясь с бока на бок…
Иди – мне жизнь твоя сегодня не нужна.
И сладок этот миг, и ветер тёплый – сладок.

2

Наливаются яблоки, ветви пригнув до земли.
После долгих дождей в полный рост поднимаются травы.
Дядька в Киеве верит, что воду в Днепре москали
Отравили не корысти ради, а ради забавы.

Украинская полночь для дядьки – тиха и темна –
Лучше времени нет перепрятывать польское сало…
А ко мне в полнолунье приходит Олесь Бузина,
И вселенской тоской от Обводного тянет канала.

Он садится за стол и усмешкой коверкает рот
И с пустого листа откровенья наотмашь читает…
Дядька в Киеве верит, тоску буряковую пьёт
И из сердца (меня!) пятернёй на паркет выжимает.

По отвесной стене

1.

Выглянул месяц, как тать, из тумана,
Ножиком чиркнул – упала звезда
Прямо в окоп… В сапоги капитана
Буднично так затекает вода…

Через минуту поодаль рвануло…
Замельтешили вокруг "светлячки"…
Встать не могу – автоматное дуло
Прямо из вечности смотрит в зрачки.

2.

Белый день. Белый снег.
И бела простыня.
Бел, как мел, человек.
Он бледнее меня.

Он лежит на спине,
Удивленно глядит –
По отвесной стене
Страшновато ходить.

"Помолчите, больной. Не дышите, больной", –
Говорит ему смерть, наклонясь надо мной.

3.

Меня спросили: "Кем ты был?"
Я не ответил. Я забыл.
Меня спросили: "Кем ты стал?"
Я не ответил. Я устал.
Меня спросили: "Чем ты жил,
Какому богу ты служил,
Какого сына воспитал,
О чем несбыточном мечтал?"
Жена в глаза взглянула мне –
Как страшно ты стонал во сне.

***

Опустилась на кончик пера
Паутинка ушедшего лета…
Никогда столько синего цвета
В небесах я не видел с утра.

Только свет и полёт мотылька –
Ни истерик тебе, ни мистерий…
Я – смиреннейший подмастерье,
Данник русского языка!

Церковь

1

Засиженная вороньём,
Насквозь продутая ветрами –
О нашем, а не о своём,
Скорбит глухими вечерами.

Вне времени и суеты,
Не исчерпав великой силы –
Молитвенно сложив персты
Взывает к совести России.

2

В предчувствии первого снега
Трепещет больная душа.
И ночь хороша для побега,
И вольная мысль хороша.

Бреду по сиротской дороге
Под мертвенным светом луны…
Мы все вспоминаем о Боге,
Когда никому не нужны.

9 мая

Здесь я не жил в блокаду —
После войны рожден.
Мне – ничего не надо.
Павшим – земной поклон.

Стали землей винтовки.
Млеют в лесах соловьи.
Только – на Пискаревке
Родственники мои…

Кончились коммунисты –
"Пятой колонне" салют!
На Украине фашисты
Кровушку русскую льют.

Мне – ничего не надо.
Господи, воля Твоя…
Фрицы мне – не камрады.
Бандеровцы – не друзья.

Не опущусь до злобы.
Бранных слов не скажу.
Ненависть – высшей пробы! –
Сыну в сердце вложу.

Ветеран

I.

Он был болен и знал, что умрёт.
Положив мою книгу на полку,
Вдруг сказал: "Так нельзя про народ.
В писанине такой мало толку".

Я ему возражал, говорил,
Что традиции ставят препоны,
Что Мефодий забыт и Кирилл,
Что нет места в стихах для иконы.

"Замолчи! – оборвал он. – Шпана!
Что ты смыслишь! Поэзия – это..."
И закашлялся.
И тишина.
И оставил меня без ответа.

II.

С ним можно было запросто молчать.
Он никогда не задавал вопросы,
Когда я рвал рубаху сгоряча,
Роняя на пол пепел папиросы.

Он не писал ни песен, ни стихов.
С ним жили шавки: Руфь и Недотрога.
За ним совсем не числилось грехов.
Он говорил, что почитает Бога.

Он вытащил меня из пьяной драки
И в спину подтолкнул: "Беги, убьют..."
Он умер тихо, но его собаки
Заснуть всему кварталу не дают.

Ладога и Онега

Ладога и Онега –
За горизонт волна.
С берега или брега
Утром звезда видна.

Ладога и Онега –
Вера, любовь и грусть…
Снега! Побольше снега!
Это зовётся – Русь!

Враги сожгли родную хату
(Михаил Исаковский)

Замечтались... Раз-два и готово –
Перешли нас нахлебники вброд,
И жуют наше русское слово,
Превращая в поток нечистот.

И удравшие (глянь!) приползают,
Будто полчища саранчи.
Я их помню – со злыми глазами! –
И люблю их, да так, хоть кричи.

И кричу, что ещё остаётся,
В пику сверхтолерантной шпане.
Этот стон у нас песней зовётся...
Эй, борцы с экстремизмом, ко мне!

Вы сожгли мою русскую хату!
Потому для меня вы – враги.
Я заставлю вас жить на зарплату,
Чтобы впредь неповадно другим...

Вам сегодня тревожно живётся
На руинах великой страны.
Знаю – слово моё отзовётся –
Мне навесят вину без вины.

Я иду, заливаясь слезами,
Всеотзывчивость нашу кляня...
А навстречу – со злыми глазами! –
Боже, как они любят меня!

Письмо небратьям

I

Нас много… Нас очень много!
Мы – русские! В этом суть!
Когда мы не верим в Бога,
В делах наших смысла – чуть.

Нас много… Нас очень много!
Мы все из огня и льда!
Пока мы не верим в Бога,
Слова наши, что вода.

Нас много… Нас очень много!
Мы ласковы и нежны!
Мы ближе и ближе к Богу,
А вы уже не нужны…

II

Полютовал на просторе
Ветер, поймавший кураж –
За ночь голодное море
Съело разнеженный пляж.

Тщетно сучит плавниками
Мелкая чаечья сыть –
Ей не разжалобить камни
И никуда не уплыть…

Тленом здесь пахнет и йодом,
Кляксы медуз, как зола –
Им бы держаться за воду,
Только она утекла…

Поздно сдирать катаракту
И проклинать небеса.
По украинскому тракту –
Русские голоса…

Можно фасеточным зреньем
Видеть горячечный бред
И не считать преступленьем
То, что страны твоей нет…

* * *

Обшарпанный футляр, а в нём – аккордеон.
Потёртые меха и клавиши живые...
У дома две сосны стоят, как часовые,
А прежде здесь стоял сосновый батальон.

Держу аккордеон, как дочку на руках.
Меня учил играть отец в белёной хате...
Отец мог умереть от раны в медсанбате,
Но выжил, чтоб сейчас остаться в дураках.

Какое дело мне до медленно жующих
И прочих власть имущих, обласканных судьбой,
Играй, аккордеон, для непосильно пьющих!
И пусть они поют, как мы поём с тобой.

Родине

Осень. Звон ветра. Синь высоты.
Тайнопись звездопада.
Если на кладбищах ставят кресты,
Значит, так надо.

Значит, и нам предстоит путь-дорога
За теплохладные наши дела.
Скольких, скажи, не дошедших до Бога
Тьма забрала?

Скольких, ответь, ещё водишь по краю,
По-матерински ревниво любя?
Я в этой жизни не доживаю
Из-за тебя!

Из-за тебя на могилах трава –
В рост! – где лежат друзья…
Но истина в том, что не ты права,
А в том, что не прав я.

***

Бессмысленно былое ворошить –
Пока я к лучшей участи стремился,
Двадцатый век оттяпал полдуши
И треть страны, в которой я родился.

И я тому, признаюсь, очень рад –
Похерив все небесные глаголы,
Хохлы не прикрывают куцый зад,
И близятся костры Савонаролы.

Приветствую тебя, Средневековье!
Мне обжигает лоб печать твоя!
Я жгу стихи, мешаю пепел с кровью
И смазываю петли бытия.

О, как они скрипят! Послушай, ты,
Бегущий мимо к призрачному раю!
Я для тебя – в лохмотьях красоты –
На дудочке поэзии играю.

***

Не начавшись, закончилось лето –
Льют дожди день и ночь напролёт.
Дистрофичной полоской рассвета
Перечёркнут вдали небосвод.

Не июнь, а какая-то мука!
Я готов согласиться на снег!
Приплывала знакомая сука –
Западенских кровей человек:

Ротик пухленький, злые ресницы,
Из глазёнок вода в три ручья!
Предлагала валить за границу –
Там свидомые наши друзья…

Укатила, назвав (меня!) – диким!
Не поспоришь – своё есть своё…
Я собрал ей в дорогу клубники,
Ведь улитки так любят её!

Украина

Подтаявший снег провалился в теплицу,
Вконец отлежав за полгода бока,
Уверен – ему там неплохо лежится –
Вороны не топчут и нет сквозняка.

А мне почему-то сегодня не спится,
Сижу у окна и гляжу в темноту…
Лежит на боку в огороде теплица,
Неловко коленки прижав к животу.

Фонарь на столбе, как замёрзшая птица –
Дрожит на ветру и не может взлететь…
Лежит на боку в огороде теплица
И даже не хочет чего-то хотеть.

И надо же было такому случиться!
Увидит разор, закручинится мать…
Лежит на боку в огороде теплица,
Ей снится, что кто-то идёт поднимать...

* * *

Ты жил в тепле с красивою женой.
Я выживал наперекор судьбе.
Ты много лет смеялся надо мной.
А я был рад, что весело тебе.

Ты разучился отдавать долги.
Я научился терпеливо ждать.
Ты бросил дом, когда пришли враги.
А я тебе отдал свою кровать.

Ты ненавистью метишь путь земной.
Я всё тебе простил, и мне легко.
Ты зря топор заносишь надо мной –
Я тень твоя, а солнце высоко...

* * *

Остывают страны, народы
И красивые города.
Я плыву и гляжу на воду,
Потому что она – вода.

А она и саднит, и тянет,
Словно соки земные луна…
Жду, когда она жить устанет
Или выпьет меня до дна.

Из какого я рода-племени?
Кто забросил меня сюда?
Скоро я проплыву мимо времени,
Опрокинутого в никогда…

***

Пером и кистью по зиме
Позёмка пишет акварели.
Дрожат ресницы старой ели
И серебрятся в полутьме.
С зеленоглазою луной
Играет старый кот в гляделки.
Вживаюсь в роль ночной сиделки,
Поскольку сам себе – больной.
Пузатый чайник на плите
Пыхтит, вздыхает и бормочет,
Как будто мне напомнить хочет
О заоконной красоте.
Звездам нет счёта, бездне – дна.
От белой зависти немею,
И всё же выдохнуть посмею:
Россия – это тишина.

***

Кавказской овчарке не снятся кавказские горы.
Ей снится пренаглый соседский ободранный кот,
Который приходит незванно, как беды и воры.
Глазами сверкает и гнусно при этом орет.
Собака встает, потянувшись, плетется к забору.
Отрывисто лает на юрких, чернявых детей,
Затем приглашает несносных ворон к разговору
На тему пропажи оставленных в миске костей.
Устало вздыхает, вполглаза глядит на дорогу,
На серый бурьян, что дорос до некрашеных рам.
Подходит хозяин, хромая на правую ногу,
И гладит собаку по шерсти, скрывающей шрам.